XXII
Урка
С каждым годом зырянский край беднеет ценным зверем. Некогда в зырянских лесах, даже в окрестностях городов, водились соболя; бобров было без счета, так что, возвращаясь домой с охоты, зырянин при носил их десятками. То и дело встречались собольи шубы, собольи шапки, собольи полости, одеяла, и даже соболями отделывались крыльца.
То - преданье старины глубокой.
Теперь соболь попадается редко, да и то за Камнем, то есть за Уральским хребтом, в сибирской стороне.
Не изменяет зырянам только белка, иначе урка. Как и прежде, ее теперь много, и трудно истребить ее, потому что она неимоверно плодлива. Самки приносят в год до 20 детенышей (по весне и по осени), причем весенние, в свою очередь, плодятся, и к осени того же года их приплод готов для стрельбы. Можно сказать, что от каждой пары белок (т.е. самца и самки) разводится ежегодно 40 штук. Плохой охотник получает по 200 и более штук на ружье.
Кто не видал из нас урки, известной среди русских более под именем векши? Всем известен этот зверек. Какой он грациозный. Урка легка, быстра,- скачет ли она по деревьям, сидит ли на ветке и лакомится орешками всегда видны ее ловкость, грация: прелестный зверек!
Она имеет довольно длинную, пушистую и мягкую шерсть, которая на брюшке короче, а на спине длиннее; ушки стоячие, довольно длинные, покрытые шерстью темного цвета в виде кисточек. На хвосте шерсть длинная, густая, пушистая. Ножки соразмерные со всем телом - мохнатые, и притом задние длиннее передних; ступни широкие. Когти довольно длинны и остры, мордочка красивая, тупая, с черными быстрыми глазенками, зубы передние остры, на губах - черные усы. Странно, почему этого зверька назвали белкой? У векши белы только брюшко и грудь, а голова, спинка, ноги - серенькие, темно-пепельного цвета. Уж скорее назвать бы белкой зайца-беляка, горностая или ласку, потому что они зимою бывают белы, как снег. Зыряне зовут векшу уркой, это гораздо основательнее: урка - от слова урчать, то есть зверек, который урчит. Так и есть: голос белки похож на урчание. Преследуемая охотником, загнанная на одиноко стоящее дерево, векша бегает по веткам и, взобравшись на самую вершину дерева, не видя возможности перескочить на другое, сердится, трет передними лапками мордочку и урчит. Любимая пища урки - кедровые орехи, а также грибы, преимущественно белые. Там же, где нет кедра, или в неурожайные годы урка питается сосновыми шишками, даже не брезгует еловыми и березовыми почками. Но питание сосновыми шишками довольно рискованно и часто кончается гибелью для бедного животного: смола заклеивает рот зверьку, и он издыхает.
Не находя в достаточном количестве пищи, белка переходит из одного места в другое. При переселениях своих белка, как будто, руководствуется непреодолимым инстинктом: она идет огромными стадами и всегда по прямому направлению, причем ей приходится переходить горы, переплывать реки и озера. При плаваньи белка высоко поднимает свой хвост и употребляет его вместо паруса. Заметив плывущие сучья и деревья, она немедленно взбирается на них. Беда замоить ей хвост. Зверек не в состоянии тогда держаться на воде и тонет. Проходя через селения, белки пробираются по крышам домов, гумен и т.д. Белка - зверек очень запасливый.
На зиму, с осени, она запасает значительное количество кедровых орехов и шишек. Только нередко случается, что бурундук открывает этот запас и перетаскивает в свою нору. Поймает белка - вору плохо, нет - худо ей.
Живет урка парно, делая в дупле или в густых ветвях удобное гнездо - гойно.
Достоинство урки зависит от корма и от времени года. Летом она имеет короткую рыжую шерсть и в это время не годится для стрельбы. С приближением осени она начинает линять: рыжий цвет меняется на темно-дымчатый, и шерсть становится длиннее и гуще. В октябре она вычищается совершенно, а в первых числах марта начинает снова рыжеть.
Самая лучшая белка та, которая ловится в ноябре и декабре в тех местах, где много кедра и когда урожай на орехи. Тысяча зимних шкурок весит пуд с лишком. Февральских - фунтов 30, а в мартовских - с небольшим полпуда. Восемь и семь рублей за сотню - вот приблизительная цена на беличьи шкурки. Ежегодно истребляется минимум 1 000 000 белок.
Зыряне вообще различают три сорта белки:
1) Князек - цвета темно-бурого, белого, пестрого.
2) Петровка - до августа красноватого, а после - бурого.
3) Мездра - летом - темного, серо-темного, а когда очистится - белого.
Некоторое время шли мы всей партией по пустынному бору, то пробираясь чащами, то опускаясь в овраги, то снова выходя на поляну, окруженную лесом. Пришло время, наконец, разъединиться. Каждый охотник со своей собакой пошел отдельно. Я пристал к Петырю. Черная собака, редкая в зырянском краю, бежала впереди нас. Злобный - так звали ее - славился необыкновенным уменьем выслеживать урку. Не один десяток собак выучил Злобный, и много белок, благодаря ему, попало под пулю Петыря. Впрочем и все собаки зырянские хорошо выслеживают белок. Выслеживают не только по следу на земле, но и в самой густоте деревьев.
- Славный день сегодня, и не особенно холодно и свежо, бодро идешь,- заговорил я с Петырем.
- День важный,- согласился он,- как есть на охоту за уркой, чудесно!
- А в мороз хуже?
- Как можно; в мороз она (белка) залезет в густоту иль в гнездо, дупло и носу оттуда не покажет.
- Кузь говорит, что и в метель, в ветер тоже худо?
- Лучше и не ходи! Ветер ветви качает, и нельзя никаким манером приладиться в белку.
Злобный начал все чаще и чаше обнюхивать землю, и видимое беспокойство овладевало им.
- Видно, чует... шла тут она,- промолвил Петырь.
И действительно, через несколько минут стали попадаться на земле следы векши. Узнать их очень нетрудно не только опытному охотнику, но даже и новичку. След белки, сравнительно с величиной ее, довольно велик, потому что она ширит (как выражаются охотники) и без того широкие и мохнатые лапки. На рыхлом снегу ясно отпечатывались следы пальцев и когтей. Где же снег был поглубже, следы становились еще более заметными. Видно, урка проваливалась лапками, задевала хвостом и наделала множество знаков.
Злобный далеко оставил нас позади, и минут около десяти, пятнадцати мы совсем не видали его. Вдруг раздался его громкий, пронзительный лай. Он выследил, значит, белку и давал знать об этом охотнику. Белка не боится собачьего лая, а напротив - даже любит его, и точно наслаждаясь им, сидит на дереве и смотрит пристально на собаку. Мы видели издали, как урка, вперив свои глазки на Злобного, делала презабавные гримасы и, принимая разные положения, продолжала грызть орешки. Но едва мы сделали несколько шагов вперед, как белка, увидав¬ши нас, быстро скрылась на дерево. Это дерево было ель, да еще к тому же на ветвях лежал навал снега, белка стала совсем не видна.
- Ну, времени тратить нечего, надо ее скорее спустить... Принимайтесь.
Я взял топор, подошел к дереву и начал стучать по нем изо всей силы. Злобный продолжал заливаться, а Петырь уже держал винтовку наготове. Зверек пошевелился и в то же самое мгновение раздался выстрел... Как сноп упала к моим ногам белка, выронив и кедровую шишку из своих мохнатых лапок.
- Ну, и на том спасибо, что не помучила,- сказал Петырь, подбирая белку.
- А бывает?
- Не редко... Вот, может, увидите.
- И долго?
- Когда как... Иногда она верст 6, 7 тебя гонит... легкая: ей только ветку, она ухватится, и глядишь опять на дереве; и так-то вот гоняешься за ней...
- То, значит, Петырь, ходок-белка, а эта - седун,- сказал я, желая показать, что и я кое-что понимаю в деле.
- Да, ходок... только вы думаете что: разные белки, думаете, это?
- А то, как же?
- Нету,- одна же урка; а все в погоде дело. В морозный денек она легка, жива и гоняется, бегает: вот тебе и ходок, а сырая, теплая погода - она мокреет, хвост-то ее так не поддерживает, она и сидит... А вот эта, к примеру, что сейчас убил, разве она не помучила бы? Только прозевай!
Злобный был далеко и опять лаял, стоя у дерева, поднявши кверху свою морду. Ловкий Петырь и вторую белку подстрелил в тот самый миг, как она хотела скакнуть.
Начало охоты было удачно. Удачна была и вся охота, и только две белки помучили нас немного. Одна из них спряталась в дупло, и только топор да дым выжили ее. А другая так откинула штуку еще лучше. Она прибегла к такой хитрости. Завидя Петыря (я не надолго отлучился от него, чтобы одному найти урку), она спряталась за ствол дерева с противоположной стороны, так что сколько Петырь ни ходил кругом дерева, она все продолжала вертеться и пряталась за стволом. Но Петырь перехитрил урку. Он снял с себя тулуп, повесил на воткнутую палку, надел сверху шапку и притаился на минуту. Потом вдруг пугнул белку: та бросилась, ошиблась, приняв чучело за Петыря, и попала под его пулю.
Уже темнело, когда мы подходили к пывзану. Настреленных белок Петырь навешивал на пояс, так что они составляли очень красивую кисть около талии.
В пывзане светился огонек, и легкий дым шел в отверстие... Мы застали уже всех сидящими полукругом около печки и снимающими шкурки с белок. Собаки умильно посматривали, дожидаясь подачки за свои дневные труды.
Кузь, Якуш да я вышли из пывзана и присели на крылечко, чтобы освежиться немножко.
Вдруг услыхали невдалеке какие то звуки, похожие на вабение зайца.
- Никак, русак?
- Косой, косой!
- А не то не птица ли?
- Э, нет, это он, косяга.
- Наверно знаешь?
- Уж как есть, сам видел.
- Когда?
- Да лонись... был на тяге. Бреду это домой и слышу все кто-то коло меня: ва-ва, ва-ва!.. Что такое? - думаю... Дай-ка гляну, попытаю... А уж было темненько, заря потухала, и звездочки на небе так редко, редко светились. Вдруг, в кусте зашелестело, и оттуда выпрыгнул заяц... сел, колотит себе в мордочку да кричит: ва-ва, ва-ва!.. Ах, думаю, так вот кто - косяга!
Помолчавши, Якуш прибавил:
- И памятен же мне этот день.
- А что?
- Да так... обида-то уж очень большая.
Я полюбопытствовал.
- Расскажи,- говорю.
- Не стоит...
- Ишь, не хочет,- заметил Кузь,- зазорно.
- Чаво не хочет!- как бы обиделся Якуш.- И начал бы сам, коли б было так... Зазорно!.. Со всяким случиться может. Не бойсь, тебя получше стреляю, а грех, так, вестимо, грех.
- Кто говорит? Я и не взаправду,- произнес Кузь.
- Так неча и брехать.
Он еще несколько помолчал, прежде чем удовлетворил мое любопытство.
Дело было так. Вышел зачем-то Якуш из избы, была ночь. Слышит он - волк воет. Он за ружье и прямо на голос. Добежал к реке, к спуску, и стал под навес сарая. Ночь-то была звездная, тихая. Стоит это Якуш и слышит, что волк гоняет что-то по реке: внизу угонку сделал, назад погнал, потом опять вниз, а тут опять вверх. Гоняет он и взвизгивает. Якуш стоит и слушает.
Вдруг видит: по дороге, прямо к нему, катится что-то небольшое. «А, собака?»- подумал Якуш и взвел курок. Только это зверье, что за собаку Якуш принял, как метель, поднялась по взводу, пробежало мимо него и присело неподалеку. На Якуша точно слепота напала: не разглядел, что у зверя мордочка-то тоненькая, ушки востренькие, как совсем быть следует лисице. «Собака», думает; взял да и мызгнул. Зверье-то услыхало и шмыг под гору, а волк навстречу. Видит - дело неминучее; как кинется через бугор снега, а хвост и развился, какой толстый, пушистый. Тут только Якуш понял, что собака-то была вовсе не собака, а настоящая лисица. Злость взяла его на себя, и почал он себя ругать. А пока он себя ругал, и волк успел скрыться. Так все и пропало.
- А знаете что?- сказал Кузь.
- Что?
- Я тоже на след попал.
- Лисы?
- Ее.
- Что ж, мясцом надо попотчевать Патрикеевну.
- Упускать не надо; вон Петырь за соболем попробует.
- А что,- обратился я к ним,- говорят, лисиц выкармливают?
- Это ты про то, как маленьких берут из нор и дома растят?
- Правда это?
- Верно.
- Когда же?
- А евтим делом занимаются весной; когда настанет крепкий наст, выслеживают лисьи норы в лесных трущобах, раскапывают и достают лисят.
- А чем же кормят?
- Да чем кормить: сперва молоком, а потом всякой падалью.
- И выгодное дело?
- Не скажи!
- Почему?
- Да лиса-то не та: выкормленная дома вполовину хуже свободной.
- Вот как!
- Уж так есть. И мех жиже, и в носке хуже, совсем полубрак.
Петырь вскоре ушел в лес налаживать уже приготовленную им наполовину колодицу. Эта ловушка, в которую попадают и соболь, и куница, и рысь, устраивается следующим образом. Между двумя деревьями, снизу подчищенными, в расстоянии одно от другого сажени на две, вколачивают близ одного из них кол длиною сажени в 1 1/2, потом верхний конец кола расщепляют и, сделав такой же расщеп на другом дереве, утверждают в оба расщепа поперечную жердь. Над этой жердью кладут другую, у которой один конец стесан наискось, а другой заострен так, чтобы пришелся в расщеп, сделанный на дереве, и мог свободно подниматься и опускаться; к концу этой жерди привязывают на бечевке сторожок, а на нижней части приделывают язычок с зарубкою, к которому на силке прикрепляют притраву (К. Попов, «Зыряне»). Для притравы употребляется обыкновенно мясо рябчика, до которого так охочи соболи. При настораживании колодицы сторожок вставляется в зарубок язычком так, чтобы гнет верхней плахи (или жерди) был в равновесии с притравой. Соболь (или другой зверь), пробираясь к притраве между обеих жердей и доставая ее, нарушает равновесие верхней жерди; сторожок выскакивает, жердь мгновенно падает и пришибает соболя.
Когда уже все легли спать, вернулся домой Петырь.
- Все излажено?- спросил я, пробуждаясь.
- Все, пошли бог только зверя.
А Кузь на другой день набросал для лисы мяса.
- Сперва-то хорошего бросил,- говорил он,- ну, а как поест, уви¬дит, что подвоха нет, я и с сулимой набросаю.
- Поест и умрет?
- Подохнет: сулима все внутренности разъест.